...[Мы бежим тесной толпой, некоторые - взявшись за руки, мы изо всех сил вытягиваем шеи, потому что дорога ведет под уклон. Кто-то испустил индейский воинственный клич, ноги понесли нас галопом, какого никогда не знали, в прыжках ветер подхватывал нас под ляжки. Ничто не могло удержать нас, мы были на таком ходу, что даже при обгоне могли спокойно скрестить руки и оглянуться.
На мосту через бурливый ручей мы остановились, и те, кто убежал вперед, вернулись. Вода под нами билась о камни и корни так, словно не настал уже поздний вечер. Не было никаких причин, мешавших запрыгнуть на перила моста.
Вдали из-за деревьев выезжал поезд; все купе освещены, оконные стекла наверняка опущены. Один из нас запел уличную песенку, но мы все хотели петь. Мы пели намного быстрее, чем шел поезд, мы качали в такт руками, потому что звуков нам было мало, мы устроили нашими голосами толкотню, в которой нам было хорошо. Когда твой голос смешивается с другими, тебя словно подцепляет рыболовный крючок. И мы пели в спину лесу и в уши далеким проезжающим. Взрослые в деревне еще не легли, матери стелили на ночь постели.
Уже было пора. Я поцеловал стоящего рядом, протянул - просто так - руки троим ближайшим и побежал назад, никто меня не окликнул. На первом перекрестке, где им уже было меня не видно, я свернул и побежал по проселку обратно к лесу. Я хотел в тот южный город, о котором у нас в деревне говорили:
- Вот люди там! Представляете, они вообще не спят!
- А чего же они не спят?
- Потому что не устают.
- А чего же они не устают?
- Потому что дураки.
- А чего же, дураки не устают?
- А с чего дуракам уставать?]